Между парами коридоры университета всегда напоминали переходы из одной станции метро на другую. Плотная пестрая толпа студентов, от джинсов до костюмов, стремительно неслась к выходам. У каждого свои дела, свои проблемы, и совершенно незачем терять минуты драгоценного отдыха.

Димка Соколов также спешил. У него назначена встреча с Семеном у Шары. "Шара", говоря строгим научным языком, это малая архитектурная форма в виде огромного шара из гранита. Давно её поставили в скверике, перед центральным входом университета. Зачем поставили, что она должна была символизировать, теперь уж никому и не известно. Еще лет 150 назад, водрузили её на гранитный постамент. И, наверное, тогда же первые студенты увидели в ней олицетворение той, Великой Шары, которой так всегда не хватало их сословию. О чем и была сотворена надпись на медной табличке каллиграфическими латинами.

В студенческой среде университета, да и других вузов города, существовала особая примета. Ждешь трудностей — приди к Шаре, потри три раза ладонью медную табличку на постаменте, проси что хочешь, и будет тебе шара во всем. Студенты народ суеверный и именно поэтому табличка всегда натерта "до золота". От частых натираний латынь теперь едва можно разобрать.

Шара — самое популярное место для студенчества города. Здесь писались и пишутся курсовые и дипломные работы, здесь назначались важные и неважные свидания. Здесь целовались и обнимались влюблённые, а потом сюда же они приезжали молодоженами в украшенных цветами машинах. В общем, святое для студентов место.

Семена пока не было, но в стоящей вокруг толпе Димка увидел знакомую барышню с параллельного потока и разговорился с ней о перспективах дальнейшего развития неблагоприятных погодных условий, установившихся в последние дни. Пока беседа витиевато перетекала от одних погодных неприятностей к другим, действительно пошел теплый весенний дождь. Все с визгом и смехом бросились в укрытие, кто куда. Димка побежал к парадному и там столкнулся с Семеном, нерешительно поглядывающим то на небо, то на образовывающиеся на асфальте лужи.

— Чего так долго? Я едва не промок! — Димка стряхивал капли дождя, не обращая внимания на получающуюся от его движений экстравагантную прическу.

— Виноват, исправлюсь. Где поговорим? — Семен отстранился подальше от летевших с карниза крупных капель.

— Наверное, сейчас уже не получится разговор. Давай вечером у меня в общежитии. Сможешь? — Дима с надеждой взглянул на Семена

— В котором часу? Пиво брать? — спросил Семен

— Давай в восемь!

Перерыв заканчивался, и они разошлись по аудиториям.

Дин Альро долго решал, долго мучался, выставлять ли своего медного механического человека в большую залу на продажу или нет. С одной стороны он научил медного человека многому и ни у кого, даже у самых богатых людей этого края, не было такого изваяния, которое смогло бы при необходимости даже прислуживать за столом. С другой стороны, Мастер считал свою работу незаконченной, незавершенной. Человек был всего лишь механический, не живой. Он мог делать только то, что в него заложил Дин Альро. Поэтому Мастер ежедневно ходил в часовню, пытаясь найти ответы в общении с Господом. Как найти способ, чтобы "вдохнуть" жизнь в это медное тело? Как сделать так, чтобы душа забилась в этой металлической груди? Но Господь молчал, ни разу не дал никакого Знака Мастеру.

"Видно, грешник я — думал Дин Альро — и пока не очищусь, пока не смогу предстать перед Господом нашим в первозданной чистоте тела и души, не получить мне ответа от него". Совсем отчаялся Дин Альро в поисках души, в поисках смысла жизни, в поисках той божественной искры, что делает неживое — живым, а неразумное — разумным и однажды разуверившись окончательно в тщетности своих поисков, решился продать медного человека.

— Не могли бы Вы, уважаемый Дин Альро, продемонстрировать мне Ваше изваяние в действии? — вежливо и учтиво справился Рик Дагол.

— Конечно, уважаемый прокуратор — в этот момент Дин Альро испытал некоторую горечь от своего опрометчивого решения продать любимое детище.

В груди заныла, засосала жалость, появилось разочарование, а в душе нарастала тревога. А ещё он ощутил злость на самого себя, злость на неразумного старика, теряющего единственного сына. В своё время, создавая из куска меди механического человека, он испытывал прекрасные муки творчества, радость знаний, удовлетворённость души. Рядом с ним он чувствовал себя почти Богом.

И вот теперь ему, возможно, придется продать свою радость, продать свою душу, продать своё тело. Но делать нечего. Надо показывать прокуратору изваяние в действии. О, как не хотелось Мастеру сегодня продавать своего медного человека! Как тревожно на сердце.

Дин Альро медленно поднялся с дивана и подошел к медному человеку. Как будто прощаясь, он коснулся дрожащей рукой прохладной, шероховатой меди руки, погладил тускло отблескивающую грудь и нехотя нажал на рычаг. Медный человек ожил. Внутри его тела завертелись, закрутились шестеренки и через мгновение глаза медного человека ожили, правая рука тяжело и со скрипом поднялась в жесте, напоминающем приветствие, а из чрева раздались слова:

— Приветствую Вас живые и здравствующие господа — голос звучал громко, но глухо, как из пещеры.

В это мгновение Рик Дагол в испуге вскочил, опрокинув кресло, и пятясь, прижался спиной к стене. Во всем его теле ощущался небывалый, первобытный ужас.

— Колдовство! — вскричал смертельно бледный прокуратор — Дьявольщина!

— Нет, нет, что Вы, уважаемый прокуратор, — смятенный и встревоженный Дин Альро мигом оказался между своим творением и Риком Даголом. — Ведь это просто машина! Не сложнее обычной телеги. Мой мальчик никому не принесет вреда! Я сейчас всё объясню!

Но Рик Дагол ничего уже не слышал. С каменным от ужаса лицом он бросился к выходу.

Продолжение следует...