Rambler's Top100 'Сон Разума', главная страница 'Сон Разума', главная страница 'Сон Разума', обязаловка
[an error occurred while processing this directive]
[an error occurred while processing this directive]
Игра в дурака
 
А. Г.


День прошел как-то не так.

С утра болела голова, ломило правое плечо. Тучи заполонившие небо, серая пленка, готовая прорваться дождем. На пределе восприятия легкое давление. Непонятное, раздражающее.

Порезался бритвой. Долго не мог остановить кровь. Весь умывальник в крови.

Она ушла, оставила завтрак. Он проснулся поздно. Хлеб бутербродов затвердел, сыр заветрился. Турка с незаваренным кофе стояла у плиты.

Купить надо было доллары сегодня. И доллар вырос в цене конечно.

После обеда сломалась машина. Просто отказалась ехать. Бульвар черных после дождя деревьев уводил вверх, к памятнику Шевченко. Наносы опавшей листвы тянулись вдоль бордюра, поток мутной воды сгинул в реке, а редкие листочки задержались между камнями. Вызвал такси. Ходил по кругу, набуковые туфли промокли. Пожилой мужчина в котелке тронул его за плечо.

— Простите. — Слепой мужчина тростью нащупывал дорогу.

— Да? — Он не переносил чужие прикосновения, одернул руку.

Мужчина был одет в коричневое клетчатое пальто и вельветовые брюки.

— Позвольте потревожить вас вопросом? Небо, ведь, осталось голубым, а трава — зеленой?

Из-за угла вывернула такси.

— Что? — Махнул рукой водителю. — Голубое? Хрен! Небо темное, трава пожухлая, умирающая.

Таксист остановился рядом.

— Почему?

— Потому что осень.

Позвонил ей, жаловался. А потом она сказала, что встречается сегодня с подругой и будет вечером. "Еще это".

Дома включил телевизор. Заснул.

— Наташа! Наташа! Танаша! Нашата! Наташа! Наташа! — невыносимый с надрывом крик сквозь сон. Грязными ногтями по струнам — нервам. Струнам? Провисшим гнилым ниткам.

Спал на животе, спрятав руки под грудью. Проснулся, перевернулся на спину. Половина девятого, ее нет. По телевизору футбол. Сходил на кухню, взял бутылку пива из холодильника.

— Пройтись, что ли? — он говорил с собой иногда.

Сидел за столом на кухне, рассматривал темноту за окном. Выпил полбутылки. Допил, откупорил вторую. В зале на диване разгадывал кроссворд, после того как хорошими глотками прикончил пиво. Девять часов вечера. Закурил. Ей не нравилось, когда он курил в доме. Отшвырнул газету, натянул какую-то одежду и вышел из дому.

Отправился в бар. Дом торчал у реки, на углу двух дорог. Рядом с обязательной ивой. Одна дорога шла вдоль берега реки, вторая спускалась в реку и тонула в ней. Битый асфальт, вздыбленный буграми. Год назад здесь построили кафе. И фонари, позабывшие соседство туч комаров, вновь зажглись. Ветер с реки дул в спину, он шел вверх.

Бар прятался во дворе старых домов. На входе стояли две девушки и курили. Космический тополь, окруженный ржавыми насквозь стенами гаражей. Верхушка раскачивалась, как будто космонавты объелись грибов и теперь играли в салки.

Спустился вниз. От входа тянулась стойка. Дальше зал расширялся, начинались ряды деревянных столов. Небольшое возвышение служило сценой. Вся эта музыкальная ерунда вплоть до дядьки с гитарой. Дядька терзает гитару и поет. Стены, обшитые темным деревом с пришпиленными фотографиями, дымный сумрак. Людей не много.

Устроился на высоком табурете с того краю, что ближе к дядьке с гитарой. Кивнул бармену. Тот налил пива. Подошел официант и говорит:

— Ну шо? Как дела?

— Нормально.

Официант забрал на свой поднос три пива и кальмаров.

Пил пиво, разглядывал публику. Дружески трепался с барменом и официантами, его все знали. Выделил одинокую девушку за столиком, за табачным дымом. Изумительные ноги в туфлях на шпильке, одна на другой. Черное платье до колен. Сумочка лежит на стуле рядом. Тонкие руки, длинные пальцы играют ножкой фужера мартини или держат сигарету. Движения мягкие, грациозные. Волосы короткие, рыжие. Большие черные глаза, небольшой рот. Выражение лица ее было надменное, сонное, а глаза, казалось, утверждали: "Ничем не удивишь, все видели и вообще если где цветы, то — за гробом". Отвернулся. Из пива в этом городе он предпочитал "Стелу", недорогое и хорошее.

"Тяжело быть честным. Почему так? Почему каждый скрывает...", мысль умерла на полдороге. Зато вылезла другая. Читал недавно одного философа. Сто лет назад, который в Турине с ума сошел. На обратной стороне ее фотографии записал: "Свободною стоит для великих дум и теперь еще земля. Свободных много еще мест для одиноких и для тех, кто живет вдвоем, где веет благоухание тихих морей". Залпом опорожнил стакан. Спрятал фотографию в портмоне, тоска струйками текла по мышцам. Закурил. Нравились ему эти предложения сошедшего с ума философа. И он не верил в них. "Только человек с великим духом мог бы использовать его, чтобы построить внутри и только внутри себя такое место — "где веет благоухание"... Утрачивая при этом часть или даже весь свой дух. Да и не захочет он возводить себе "свободное место", но укрепит свой храм стальными скобами правды". Игрался зубочистками, ломал их. К девушке подсел полноватый, в вельветовом пиджаке, тип. "А великих дум нету. Кончились. Появятся, не заметим без "идейного" приклада. Конец истории, блядь".

— Здравствуй, — к нему подошел хозяин бара. Лысый, плечистый. На нем был свитер, серые широкие брюки и туфли на восточный манер из мягкой коричневой кожи. Животик, именно животик и лукавые прыгающие глаза.

Хозяин подошел с улыбкой, протягивая руку.

— Выпей что-нибудь, — сказал хозяину.

— Выпью. Давай со мной, — отрицательно мотнул головой.

— Ладно, — хозяин обратился к бармену, — дай мне рюмашку коньяку.

Хозяин остался стоять рядом с ним. Опрокинул рюмку.

— Знаешь, на поминках моей первой жены давали отличный суп, а теща все боялась, чтобы песен не пели.

Думал о сонной девушке, о кружевном фартучке на ней.

— Да, — поискал ее глазами. Опять одна, она смотрела на сцену. — Чего это ты вдруг вспомнил?

— Если бы я знал.

Хозяин указал ему на девушку.

— Вдова.

— Что?

— Богатая вдова. Пьяного мужа машиной задавило.

Они посмотрели на нее. Дядька с гитарой играл и пел "Контрданс" Гребенщикова. Бармен налил еще рюмку. Ее удивительные ресницы. Лицо у бармена пухлое, как засыхающая груша.

— Видел новый фильм с Божественной Ренатой. Господи, как она мне нравится. Валькирия! Женщина, мечта шамана! А жена ревнует, — хозяин засмеялся. — Не понимаю, как можно ревновать к Богине. Любовь диаметрально противоположного типа.

— Эгоизм.

— Возможно... Ребятки новые появились. Помнишь "Звуки МУ"? В таком стиле. Плюс фолк с оттенками готики... Хотели выступить. Отказал, конечно.

— Ну, а на досуге я танцую буги.

— Играешь сегодня?

— Да, да.

Хозяин повернулся к нему спиной и ушел.

Бармен спрятал пустую рюмку. Символ любви.

Слез с табурета, хотел пойти в туалет. На площадке, свободной от столиков, толпились пары. Поднялся на сцену. Дядька передал ему гитару. Вгляделся в зал. Призрачные лица. Без интонации прочел:

— Утенок! Утенок!

Лети выше неба.

Мечтой потревожен,

Глядишь ты свирепо.

С последним словом он заиграл. "Spanish Caravan" Моррисона, а когда закончил, крикнул:

— Снится муть всякая... Наташа!

Публика вяло зааплодировала. Дядька снова играл на гитаре, отбивая ногой такт, кто-то заиграл на баяне. Вдова танцевала с вельветовым пиджаком, направился в туалет. Когда вернулся к стойке, бармен сказал, что Юрий Витальевич просит зайти.

Из общего зала длинный коридор вел в комнату со столами для русского бильярда и дверью. За ней открылась прихожая с тремя дверями и зеркалом. Волосы вокруг лица потемнели, влажные, он умылся в туалете. Чувствовал себя хорошо. Дернул левую дверь на себя. В центре кабинета стоял квадратный стол, лампа укрытая толстым абажуром висела над столом, освещая три пустых стула и вдову, которая сидела как раз напротив двери. Жался к стене книжный шкаф и два кресла. Около шкафа мужчина в черном костюме читал корешки книг, заложив руки за спину. Томный полумрак. Вдова никак не отреагировала на его приход, а мужчина повернул голову и кивнул. Еще один вдовец? В черной, черной комнате... Это про нас. Шелковые портьеры цвета венозной крови на стенах.

За спиной распахнулась дверь. Обернулся. Молодой человек в плаще, с намотанным вокруг горла шарфом и чемоданом в руках приветливо улыбался. Молодой человек отступил от прохода и следом за ним в кабинет вошел хозяин. Хозяин представил собравшихся. Татьяна, Михаил и молодой человек по имени Лука. Лука тем временем бросил плащ и шарф на кресло. Высокий блондин в сером блестящем пиджаке, черных в полоску брюках. Выяснилось, что Лука знал вдову. Он ходил, пощелкивая каблуками.

— Садитесь, — сказал хозяин. Голос у него был глухой. — "Сочи", тридцатка, вист — доллар. Десятерная проверяется, без трех уходить можно. Пасы такие: один, два, три и сгорают. Сдача не переходит. Что еще? А, на восьмерной и девятерной ответственны оба вистующих.

Хозяин вытянул из кармана колоду и положил ее на стол. Разыграли сдачу на туза. Сдавать выпало вдове. Она сидела, выпрямившись;3 слева, поставив чемодан возле ног, расположился блондин, справа — Михаил. Вблизи ее глаза казались зелеными. Пуля была ксерокопией, перед каждым лежала ручка.

Поехали.

Михаил раскидал карты, отдал прикуп и достал трубку. Старательно набивал ее. Курил, пуская клубы дыма. Золотой перстень так и мелькал, когда он раздавал карты.

Блондин Лука часто шутил и сам смеялся. Много говорил, комментировал, гримасничал. Лука злил и раздражал. Хотелось дать ему в морду. Иногда Лука вставал и бродил вокруг стола.

Наведывался официант, приносил выпивку и кофе. Каждый раз ему хотелось увидеть, как там пуля. Наверное из скромности он косился на стол с безразличным видом.

Вдова играла спокойно, особо не рискуя. Мало тасовала колоду и с достоинством предлагала снять, ногтями положив ее на стол. И играла безумные мизера.

Полоса распасов высоко посадила блондина Луку. Он улыбался после каждой сдачи и пасовал. Он не мог сыграть. Карта просто не шла. Ее абсолютно не было.

Сдавал блондин. Торг выиграла вдова. В подъеме лежали два туза. Пиковый и бубновый. Лука потянулся к пуле, три взятки записать, приговаривая:

— Ай да вдова, ну ничего себе! Черная вдова!

Лука захохотал, а вдова сухо заявила:

— Я мармелад люблю.

Михаил нежно поглаживал карты, он был греком. Лука звал его "герцог".

Они сыграли две по тридцать. Играть его партнеры умели. Ему везло с ними. Две игры полные распасов, несыгранных мизеров обогатили его долларов на девятьсот. Остальное утянула вдова. Лука проиграл около полторы тысячи, грек совсем немного.

Грек встал из-за стола:

— Спасибо за игру. Пойду куда-нибудь и поем. Еще увидимся.

— Старый герцог покидает бранное поле, его боевой конь пал, — сказал Лука.

Он все сидел за столом, откинувшись на спинку стула. Тоска с сигаретным дымом уносилась ввысь. Вдова Татьяна поднялась, дотронулась ладонью до его плеча. Он собрался за ней.

— Почему все уходят? Выпьем друзья! Я водки заказал... — неестественно весело воскликнул Лука.

В едва слышимом шорохе исчезла вдова. Он схватился за дверь, и тут Лука окликнул его.

— Смотри, — на столе лежал прямой кинжал. — Пятнадцатый век, братан...

Художественная работа. Рукоять из слоновой кости с ярко-черным шариком на конце. Удивительная тонкая резьба по ножнам. Порхающие голуби с миниатюрными глазами — крупинками бирюзы. Вытянул кинжал, по лезвию бежал неглубокий желобок. Свет лезвия резал и звал как свет Предназначенного Тебе Лока. Он захотел плыть в этом свете, нырнуть в него.

— Всегда с собой возите? Для, так сказать, самообороны?

— Давай в дурака сыграем. Один раз, — ускользающие пятна покрывали лицо блондина. — Выиграю — все деньги вернешь. Ну, а проиграю — забирай ножичек.

— Давайте лучше выпьем, — хотелось обладать кинжалом. Обладать им, как неповторимой опасной женщиной. — По полтине вкинем и хватит.

— Флоренция, дружок...

— За девятьсот баксов?

— Да черт с ними!

— Сдавай.

Колода без шестерок. Он выиграл и кинжал. Появился официант с подносом и усами. На подносе ютились две рюмки, запотевшая бутылка водки и блюдце нарезанного лимона с сахаром. Не стал пить, пошел на выход.

Луны не было, фонарей тоже. Редкие огни в окнах давно погасли.

"А если менты встретят? Загребут". Он ускорил шаг.

Какой-то мужик шагал впереди. В изрядном подпитии. Мужик бормотал себе под нос, пытался петь.

Возвращаясь домой поздно, он не раз видел одиноко бредущих мужчин и женщин. Каждый раз спрашивал себя, смог бы зарезать, зарубить, задавить этого человека просто так? Никогда не пробовал. Хотя точно был уверен, что если бы задавил — это было бы к лучшему. Убийство послужило бы толчком в цепи событий, финалом которой стало бы счастье. Он не форсировал события, ждал, когда все произойдет естественно. Собирался с духом. И у него не было кинжала.

Подкрался сзади. Правой рукой наклонил на себя, а левой всадил кинжал в спину. Лезвие прошло сквозь ребра, легкое и пробило сердце. Мужик не издал не звука, просто скатился к его ногам. Вытирал кинжал об одежду мужика, слушал ночь. Нет, все тихо. Ничего не случилось, никаких чувств или новых ощущений. Как первый раз с женщиной. Ожидаемых перемен в себе самом не происходит, только несущественное, как лепестки роз на поверхности океана, разочарование.

А во рту у него оказались зубы.

Он пихал себе огромный бутерброд целиком,

Быстро работая зубами.

Колбаса круглыми кружочками падала.

Он ловил ее руками и запихивал

Сверху сыра.

Пил из чайника, не утруждая себя

Разлитием в емкости.

В чашки даже.

— Русский? — спросил японец русского.

— Нет.

— Значит враг. Мы сейчас с Россией воюем-то...

Начался дождь. Громыхнуло раз, другой.

Бежал домой, промок. Открывал дверь, старался не производить шума. В прихожей не включая света, раздевался. Прятал кинжал в одежде. Зашел в спальню, но побоялся лезть в кровать. Кровать скрипела. Тихонько присел в кресло. Слушал ее дыхание. Так и заснул.

Последнее:







Обсудить произведение на Скамейке
Никъ:
Пользователи, которые при последнем логине поставили галочку "входить автоматически", могут Никъ не заполнять
Тема:

КиноКадр | Баннермейкер | «Переписка» | «Вечность» | wallpaper

Designed by CAG'2001
Отыскать на Сне Разума : 
наверх
©opyright by Сон Разума 1999-2006. Designed by Computer Art Gropes'2001-06. All rights reserved.
обновлено
29/10/2006

отписать материалец Мулю





наша кнопка
наша кнопка



SpyLOG