Жизнь в Антополе становилась всё напряжённее. Ходили слухи, что место крыс в бомбоубежищах заняли службы, отвечающие за порядок. Сотрудниками этой службы были, в основном, почтенные отцы семейств, решившие взять дело в свои руки.

Так как сыновья ушли, отцы решили задержать начинающих сбегать дочерей, которые убегали каждую ночь прямо из постелей на свидания с парнями, что ждали их за прудами у леса. Несмотря на все ухищрения отцов, день ото дня становилось всё больше и больше ночных побегов. Вдобавок ко всему, не осталось времени на работу, без чего настоящий антополец начинал стремительно тупеть. Даже небольшая зацикленность на какой-то посторонней идее, не относящейся к работе души, вела к неизбежной деградации. Великие умы тихо, но верно зверели. Случился конфуз и в монастыре при антопольском храме. Кровавую бойню учинили монахи этого монастыря. Монашки же бежали в лес. Служба спокойствия и порядка решилА монахов, которые забаррикадировались в храме (а в живых остались, вероятнее всего, самые матёрые) ликвидировать путём пуска в вентиляционные шахты храма газа для зачисток. Таким же образом был зачищен и монастырь.

В другое время массы были бы против подобных действий, а сейчас им было безразлично. В связи с тем, что протестов не последовало, С.С.П. провело зачистку в лесу, ликвидировав большинство молодых антопольцев и почти всех "развращённых" монашек.

Жители Уляляевки с недоумением наблюдали за переменами, происходившими в Антополе, и строили стену, отделявшую их от него.

С.С.П. тихо, но верно захватывало город. И ничего необычного не было в арестах девушек, возвращавшихся утром, и их бесследных пропажах. Но раз Эван видел, как насилие творилось прямо под его окнами. И если раньше утро начиналось со смеха прекрасных нимф, то теперь оно рождалось в криках предсмертных мук.

Однажды утром Эван сидел у окна и пил чай, как заметил Наю, смеющуюся, прекрасную, как всегда. Он вышел на улицу, чтоб в случае чего оградить её от С.С.П., и был прав. Вскоре появились почтенные отцы, схватили девушку, бросили на асфальт... Эван медленно направился к ним, он знал, что успеет. И вдруг, отбросив одного из отцов, он увидел, что это Игель. Тот достал нож. Лицо у старика было таким же спокойным, только тупые невидящие глаза выдавали его безумие.

— Игель, теперь ты мёртв! — неожиданно громко и спокойно сказал Эван и увидел, как ужас проступил на лице Игеля. Тот подкосился, нож выпал из его руки, он умер.

Эван посмотрел на остальных отцов и сказал:

— Вы же друг другу глотки грызть будете, о стены биться, покуда не прозреете от боли!

Отцы бросились было бежать, но остановились и кинулись друг на друга, как бешеные собаки, начали драть и кусать, бить почтенные лица. Ная же всё это время лежала на асфальте и, улыбаясь, смотрела в небо, где проплывало похожее на птицу облако.

— Встань, — сказал Алексий, — ты пойдёшь со мной.

Ная лёжа помотала головой.

— Нет, — тогда Эван поднял её и понёс к себе на чердак. Что он будет с ней делать, он не знал, но оставлять её там было бы глупо.

Пока Эван нёс её, к нему пришла в голову одна убийственная мысль: почему он не спустился раньше, хотя бы год назад, и не забрал её из этой грязи, но страшнее всего был ответ: "Не хотел спускаться". А произошедшее внизу забылось, да и сам он не акцентировал на том своё внимание. Купились.

Слухи о маге из ратуши ходили по С.С.П. Его боялись, и в то же время искали встречи с ним. По улицам бродили безумные женщины. Стены Антополя были глухи к воплям несчастных матерей. Молодые девы бросались с крыш от отчаяния. Сколько сердец было разбито бездушной выходкой отцов в тот солнечный день?

Ная осталась у Алексия. Она понемногу начала приходить в себя, приняла ванну, расчесала свои длинные волосы, надела принесённую Эваном одежду и приняла тот вид, в котором она появилась перед Алексием в первый раз.

"Быть беде, — подумал Эван, увидев преображённую Наю, — Нельзя жить рядом с такой красотой! Со светом только тень уживается". Он улыбнулся и разложил на подоконнике еду, принесённую из столовой.

Пока Ная ела, Эван думал, как выбраться из Антополя. В Уляляевку соваться было бесполезно: там не любят чужаков. После недолгих раздумий он решил вернуться в дедову сторожку. Наю он брал с собой. Такие, как она, кончали здесь свою жизнь или в катакомбах, или прыжком из окна. Выходить Эван решил завтра же, как только наступит утро.

Ночью Алексия разбудила Ная. Она сидела на коленях перед его кроватью и, посмотрев ему в глаза, сказала.

— Уходить надо сейчас же! Я знаю, что вы собираетесь скрыться в лесу. Правильный выбор. А сейчас уходим, они уже близко! — она посмотрела на дверь и продолжила, — В ратуше кто-то есть. Выходим через чёрный ход. Они боятся вас. Всё то, чего они не понимают, подлежит зачистке.

Хотя Алексий и был удивлён, он быстро собрал вещи. Они поспешно ушли из ратуши и зашагали, направляясь в лес. Всю дорогу Ная молчала, и Алексий решил, что ему всё приснилось. Ная шла быстро, время от времени улыбалась и поглядывая на спутника, но тот угрюмо смотрел вперёд и не замечал взглядов девушки.

— Понимаете, Алексий, эксперимент с Антополем не удался, — начала она, смотря куда-то вдаль, — Наши прадеды хотели свободы и счастья для нас, а выкроили несколько километров железобетонного безумия.

— Вы сами пришли к такому выводу? — спросил Эван, замедлив шаг.

— Не совсем. Мой отец, как вы знаете, был историком. Много лет подряд он искал всё, связанное с Антополем. Но вот, буквально год назад, он наткнулся на некоторые бумаги... В них говорится, что в двадцатые годы правительство собрало всех великих безумцев и организовало небольшой научный городок, где эти, в сущности, великие люди могли развернуться в полную силу. Но опять же, проклятие.

— О чём вы?

— Антополь был изначально обречён на деградацию. Понимаете? И война, и свобода антопольцев была мнимой. А уляляевцы, давно забывшие свои корни, были присланы сюда, но не для того, чтобы защищать антопольцев от внешних агрессоров, а для защиты Родины от антопольцев. Антополь был населён свободными людьми. Государство не могло дать им свободу, но оно смогло убедить их, заставить самим уйти в подполье. Все исследования, проводившиеся в Антополе, все произведения искусства шли в государственную казну. Мы жили, творили для детей, для Будущего! А оказалось для Отечества...

— Ная, ещё неделю назад вы бегали в неглиже по улицам...

— Это наследственное. Безумие было предопределенно антопольцам. Они истощили свои ресурсы, всё отдав Стране и людям, которые даже не знали о них... Ну, да ладно! Где тут ваша халупа? Идём!

Она взяла ошарашенного Эвана за руку и, весело сверкнув глазами, сказала нараспев:

— Да не переживайте вы так! За горами! Смотрите за горы!

— Что там?

— Родина! — сказала она торжественно и рассмеялась, — Идём, Лёшка, глядишь, и ты окажешься ей нужен, идём!

Она побежала по траве, покрытой росой. Между высоких сосен летел её смех. Солнце, настоящее солнце, как прежде светило на небе. Так же высоко, а, может даже, и выше, чем обычно.

Эван остановился, посмотрел на небо, раскинул руки и упал в траву. К нему подбежала Ная.

— Эван! Что с тобой? — он приподнялся, обнял её, и та, засмеявшись, упала рядом с ним.

— Ты когда-нибудь была в горах? — спросил он её, не открывая глаз.

— Нет, но я много о них читала.

— А что такое Родина?

— Это огромное поле, где никогда нет зимы. Иногда там встречаются деревянные дома. В них живут добрые и простые люди. В небе летают белые птицы, и львы лижут вам ноги, призывая за собой!.. Вот что такое Родина.

— ...Ная, а ты любишь её?

— Конечно! А ты? — Эван обнял Наю и крепко поцеловал в губы.

— Ты — моя Родина. — сказал он и добавил, — Люблю.