Замешали все следы до слезы, богородицы уберегли гроб для покинутых, да проклюнутых, насквозь проплюнутых.

Под обрубленными головёшками лежат пары светлых глаз.

Побежали, покатились вдруг, побежали по сухой земле, да повалились все в черны трещины. Тут и молнии, громы-молнии, трахнули, спалили пташечку вместе с гнёздышком.

Ты ходил по льду возле проруби, ты ходил вокруг, вкруг, да около. Прорубь мёртво спала и сыто хлюпала, преисполнена благодарности к речке тянущей с города.

По следам моим бес-окурочек подметает всё куцым хвостиком, жарко хрюкает, часто молится за упокой свечки скрюченной.

Где сплелись корни грубые? Где нарыли сны ям для звёздочек?

Где упали мы, живы до смерти? Где ленивый смех окольцован был?

Замозолили глаза, не успели увидать, как по небу вечернему пробежали самолётики, эх! Свистели мы свистом бомбочек!

А в траве лежит Змей Горынович, смотришь, вены все перерезаны, рядом меч лежит, а Незнай-кто в страхе бешеном бежит, машет ручками. Зубы щёлкают. Захлебнулся день в крови драконовой, Таракан захапал ясно-солнышко! Айболит зачах от наркомании!

Ты ходил по льду возле проруби, подкосились вдруг ножки крепкие. Засосала тьма, душит ручкою зацелованной до кровавых ран! А ты всё тянешься, ты всё надеешься, что поцелуешь вот, да и отпустит ко всем чертям и ангелам!..

Замешали следы, подливали воды, в хлеба каменные запекали грусть-тоску, запивали всё горькой горечью! Называли свет маслом масленым!

Топают сапожки по живой дорожке, а та и корчится, ей тоже хочется от счастья съёжиться, кукушкины слёзы пить, биться о стену.

Замешали следы, подливали воды. Резали, штопали по новой. Затушили огонь масла вёдрами, и тошнит, и трясёт от благочестия.