Сегодня я в отличной форме. Сильные ноги, обутые в тяжелые ботинки, легко несут меня по тускло освещенному цементному коридору. Стены испещрены следами от сотен предыдущих игр.

Моё имя — Брайан Нидлер. В прошлом — солдат правительственной армии, позже — боец одного их антитеррористических подразделений. Мой послужной список включает почти все войны этого века: Сибирский кризис 2015-го года, Война Трёх Городов в 2019-м, Русскую агрессию в 2023-м, Африканскую войну 2025 года, а также множество других безымянных горячих точек, испещривших карту современного переселённого мира. На игры я попал, уйдя по инвалидности на пенсию, которую, впрочем, государство отказалось мне выплачивать. Агенты из Масс-Триал купили меня у долговой конторы. Теперь я — профессиональный боец на Играх.

Интересно, что раньше было в этом здании, до того как дельцы из Масс-Триал Корпорайшин купили его под одну из игровых арен, заделали лишние входы, поставили пуленепробиваемые стёкла и видеокамеры с телепортерами? Библиотека? Навряд ли. Школа? Тоже непохоже — уж больно много переходов, просторных залов с балконами и почти нет тупиков — всё, что необходимо для отличной игровой арены. Я-то знаю толк в таких вещах.

Помню, Брулль — мой товарищ из группы спецов, любил мрачно шутить о том, что когда ему захотелось быть ближе к людям, он перешёл с винтовки исключительно на нож. Он еще говорил очень тихо, с хрипотцой — повредил связки в войне Трёх Городов. Когда он напивался, то начинал твердить, что де бросит эту работу к такой-то матери и устроиться простым служащим. В конце — концов, получив на одном из заданий по пуле в каждое лёгкое и клинком в печень, он действительно всё бросил и устроился охранником в парк развлечений. Сейчас он счастлив. Я ему завидую — не каждый может успокоиться на гражданке. Я, например, так и не смог...

Увидев меня, юнец спокойно встал и рассеяно развёл руками. Я выстрелил ему в сердце и он, тихо охнув, повалился на тело Буля. Молодец сынок — с достоинством проиграл. Таких я люблю. Пусть они не всегда хорошо сражаются или метко стреляют, но я уважаю их за воинский дух. Игра есть игра. А то некоторые — меня от таких просто воротит, — падают на колени и молят о пощаде или, что еще пакостнее, бросив оружие, начинают убегать. Да еще и кричат, чтобы я не стрелял... В таких и стрелять-то тошно. Зрители от таких игроков просто звереют. Вот и приходится тогда браться за ножик и добивать визжащих кретинов, как свиней. Тьфу! Ладно еще, если это женщина, а то ведь и мужики такие попадаются! Позор мне такого пристрелить — среди профи за это не уважают. Кодекс чести. А юнец всё равно молодец. Смелый и честный. Вот только, куда он свой нож дел? На теле его нет... А, ладно, потом спрошу.

Еще десять минут. Устроившись поудобнее на ступеньках, я проверил затвор и магазин своей Береты. Два в обойме, один в стволе... Негусто, учитывая, что эта сволочная баба успела подхватить пистолет убиенного её же Буля с парой магазинов.

Осторожно положив своё оружие на колено, я размял занемевшие руки, поправил ослабший ремень, перетягивающий простреленное бедро, и скорчил ожесточённую морду в вездесущую камеру на антиграве. Это зрителям. Пусть думают, что я настоящий профи-маньяк и мастер своего дела.

Крови из меня вышло сегодня нимало, аж в ушах звенит. И чего это я так расклеился? Рана-то пустячная. Эх, жаль, на эти игры не дают фляжку с водой (или чем по крепче) или аптечку со стимуляторами. С ними я бы мог просидеть здесь целую вечность... Мне еще бы сюда стул какой... Или кресло. Мягкое, с виброустановкой. Да, стар ты стал, Брайан Нидлер! Раньше я мог запросто просидеть трое суток подряд по плечи в гнилом тропическом болоте, в рваном комбезе, без пищи и воды, держа какую-нибудь стратегически важную кочку в перекрестье оптического прицела. Как давно это было! Всего каких-то десять лет назад. В современном мире, где счёт идёт на секунды — это целая вечность. Чего Мадлен не идёт? Ждёт, наверное, где-нибудь под лестницей, пока я с её пулей в бедре приползу, а она мне очередную в затылок влепит... Нет, подруга. Сегодня я тебя не пулями напичкаю! Я убрал пистолет и потрогал свой любимый нож-свинокол, проверяя его остроту. Режиссёр такие ходы одобряет. Камера без суеты в очередной раз облетела меня, стараясь подыскать более подходящий ракурс. Мадлен наверняка идёт по моему окровавленному следу. Скоро будет здесь. Незаметная зрителю, рация в ухе предупреждает меня о засадах или кемперах — это не совсем честно, зато зрелищность от этого только возрастает.

Внизу тихо хрустнуло стекло от предусмотрительно разбитой, растёртой и рассыпанной по коридору лампы дневного света. Это тоже не честно, но смотрится, и зрители и это любят. А мы любим, как сказал мой дурак управляющий, когда "зрителям нравиться то, что они видят в том, что они любят".

Послышались удаляющиеся шаги — Мадлен, клюнув на простую ловушку, решила обойти меня по соседнему коридору. Сейчас она выбежит из-за угла, на точно то место, где я сейчас сижу, и получит своё. Я бесшумно подпрыгнул и повис на ошеломляюще холодных трубах, проходящих над проходом. Подтянулся — хорошо еще, что потолки здесь высокие — и, выхватив нож, приготовился к броску. Спустя секунды две в проходе показалась крашенная голова Мадлен и два пистолета. Она отлично стреляет с обеих рук из любого оружия, но она только любитель. Я замахнулся... Еще полсекунды... Сквозь ткань брюк, густо пропитанную кровью, просочилась капля. Прокатившись по стягивающему рану ремню, она упала прямо Мадлен на голову. Грянули беспорядочные выстрелы, но наверху меня уже давно не было. Как в замедленном повторе, я ловко выбил оба пистолета из её рук и... Нет. Стоп. До чего же однообразные концовки у этих боёв!

Я резко привлёк ошеломлённую Мадлен к себе и с удовольствием обнаружил, что, несмотря на долго отсутствие практики, моё умение целоваться никуда не делось. Видя растерянное выражение её лица, я широко улыбнулся.

Впервые за семь лет карьеры гладиатора.