С тяжелым отягощающим звуком он возникает посреди комнаты, прямо с пылу с жару из печи небытия (для нас-то его не существовало, покуда он не соизволил появиться в течение повествования). Он возникает, зависнув в воздухе меж полом и потолком, обитым грубо обструганными досками, и неспешно обводит глазами комнату. Выглядит он, по меньшей мере, странно узнаваемо: острый гарпунный подбородок, тёмная кожа, красный огонёк в узко прищуренных глазах с желтыми кошачьими зрачками. Тонкие длинные ноги прижаты к груди, острые колени выпирают, по-птичьи когтистые лапы, служащие ему ступнями ног, скрюченно висят, скрещенные. Он раскрывает рот, усеянный двумя рядами белоснежных треугольных зубов, показывает раздвоенный тонкий язык, и начинает говорить, не шевеля губами... Слов не разобрать, речь его скорее похожа на назойливый писк комара, слышимый из-под толстого слоя воды мутного беспокойного сна. В писке его угадываются отдельные слова, которые тут же исчезают из памяти, наполняя солнечное сплетение невыносимой щемящей мукой. Время густеет и начитает натужно звенеть в ушах, словно в комнату под чудовищным давлением нагнетают патологичное молчание "я не знаю, что... мммм, я не знаю, не знаю, не знаю". От возникшего абсурдного парадокса тело разрывают желание бежать от ужаса и оцепенение, ужасом же вызываемое. Я силюсь проснуться, но знаю, что просыпаться некуда. Не потому, что я не сплю, а потому что он всюду, и каждый раз, просыпаясь, я буду лишь попадать в начало сцены с его возникновением. Он продолжает читать заклинание (без сомнения, это именно оно), и никто не в силах нарушить принужденного молчания, словно исходящего из стен комнаты. Стены вдруг становятся слишком близкими, пространство начинает сжиматься, точно его искажает масса небольшого сверхплотного объекта. Он резко прекращает читать, и тишина вокруг, параноидальная вязкость времени и приступы клаустрофобии, разом схлынув волной, словно астматический приступ, сменяются неподдельным бездонным ужасом осознания: он стал настоящим!