Когда птицы собираются в стаи,

Выхожу на берег реки.

Чувствую будущий снег.

Остаюсь. Руки в карманах. Сваи —

Это то, что забито навек:

Ты. Ветер стучится в виски.

Напрасно само стремление в небо,

Оторванность от земли

Привлекательна, но бесполезна.

Казалось бы — выпей, закуси хлебом,

И вот она, твоя бездна,

Сделай шаг, не скули.

Долгие проводы — лишние перья,

Выпавшие из крыла,

Необходимые для полета.

Просто выдохнув дверью,

Оставив пустоты,

Ты снова ушла.

Птичий крик. Эхо сразу теряется где-то:

Мы живем не в горах.

Пустыри поглощают все звуки.

Интересно, во что ты одета

И не мерзнут ли милые руки

Не в моих одиноких руках?

А ты говоришь — лето...

На холод наложено вето,

и словно в ветер одета

та,

которая читает с листа

мои мысли, считает до ста,

слонов, перед тем, как уснуть,

чуть-чуть

надувая губы.

А ты говоришь — трубы...

и ломит железом зубы,

когда в тебе умирает горнист.

Я — оптимист,

софист,

кубист

в отношеньи рисунка:

одобряю еще две экспрессии Мунка

и жирафа у Пиросмани.

Все остальное — из расчета: money

на квадратный метр изящной длани

и за вычетом взора пугливой лани —

дает искусство.

На душе пусто.

Поверь мне — действительно пусто.

Та,

что читает с листа

мои мысли, опять занята,

и ее неразобранность снов,

череда все тех же слонов —

это весь мой улов

в этот поздний час.

А ты говоришь — лето...