"Кто сможет отрицать ценность
Таких жизненных переживаний,
Ценность обучения тому,
Что я наблюдаю с каждым проходящим мгновением?
Но это все прошлое.
Разве вы не понимаете?
Это только прошлое!"

Ф.Хэрберт.

Ничто не предвещало смерти на белом листе. Там на границе сознания и реальности, под взглядом, не ищущим ничего, выхватывающим из белого цвета черный, складывая и предоставляя на границу образ... на границу автономного мира, овеваемого своими ветрами и бурлящими реками и спокойными озерами. И странные пещеры с чуждым строением неэвклидовой геометрии... Логическое безумие асинхронной гармонии.

А потом был удар. Или взрыв. Пришедший с границы, миновавший ее мгновенно и сразу. Жутким потоком красной боли. Ударной волной, сметая все защитные барьеры, вспенивая и высушивая реки, не оставляя ничего. Кроме боли...

Она металась разъяренной львицей, ища выхода снаружи. И найдя, горела пламенем слез и падая раскаленными иглами на витиеватые сплетения нейронных проводов. Каждая клетка кричала о своей боли, не имея возможности ее прекратить.

И небо стало алым. Смотрело в пустые глазницы ослепшего мира.

Ничто не может править вечно. Из серых туманных глубин циклопических строений поднималось нечто, призванное на службу слишком давно и почти забыто, кем и когда. Но помня свое предназначение после вечного сна. Или бдящего вечно. Оно поднималось, идя по окровавленной плоти существа, которое когда-то отпустило его спать, ибо было уверено в том, что оно само справится со стихией, надеясь на границу, являющейся дверью в реальность. Она может закрыться или предупредить, что позволит смягчить удар. Или взрыв. Или стон.

Но сон был нарушен. Возможно, это был не сон, а ожидание.

Оно шло, спокойное и уверенное, по колено в крови среди безмолвного крика, в никуда. Оглядываясь по сторонам и оценивая разрушения, не испытывая ни жалости, ни сожаления, оно как будто кого-то искало в пульсирующей геенне издыхающего мира. Оно нашло ее бьющуюся в конвульсиях от впившихся иголок. Подняло с колен и, глядя в обезумевшие от боли глаза, накрыло серым саваном, дающим силу для исцеления. Или для облегчения смерти. Жизни после смерти. Она поднялась, еще испытывая уколы боли, но, имея уже больше чем имела и, осознавая, что не имела ничего. Серый саван превратился в шлейф, спадающий с плеч той, кого называют злостью.

Настало время переопределения и восстановления связей.

Оно улыбнулось и ушло назад, туда, где ожидание превращается в сон. И сном не является. Его работа сделана.

Что-то было повреждено больше, что-то меньше. Не все связи подлежали восстановлению. Она создавала новые. Изменяла старые. Ибо бездействие это смерть. Без возможности жизни.

Со стороны уже все выглядело не так, как раньше. По-другому. Сбоили все цепи. Воспаленные раны и память делали свое дело. Но это пройдет. Возможно не совсем. Останется память. И ее жертвы.

Раннее утро в заснеженном лесу.

Ядерный пепел мягко опускался на неровности растравленной души.

Спокойного Вам утра.