Пафнутий был свиреп. Мало того, что он был свиреп, он был ещё и немного диковат. Можно даже сказать дикий был совсем, непредсказуемый какой-то. Бывало... Впрочем, обо всём — по порядку.

Каждый будний день Пафнутий ходил на работу. Он просыпался в восемь утра и сразу ни слова не говоря как схватит тапок и как швырнёт его со всей дури в телевизор. Потом сядет на кровати, закутается в одеяло — сидит, думает. Полчаса может так просидеть, а то и час. Из-за этого часто на работу опаздывал.

Работал Пафнутий инженером. Целый день сидел за компьютером — чертил чертежи какие-то. Сидит, чертит — сам не понимает, что начертил.

После работы Пафнутий обычно шёл в кабак. Возьмёт пиво, сядет у окошка в углу, сидит — пьёт пиво. Слушает, как какие-то придурки малолетние орут в микрофон не разбери что и на гитарах издают рёв и жужжание. Пафнутий любил говенную рок-музыку. После четвёртой кружечки пиука Пафнутий обычно начинал заглядываться на юных дев, после пятой переставал бояться смерти, после шестой в нём просыпался скандинавский дух. Что было после седьмой, Пафнутий никогда не помнил, но и не печалился по этому поводу. Как говорится "долгая память хуже, чем сифилис".

Так Пафнутий и жил... до тех пор, пока не повстречал однажды...

(Вариант 1-ый) волшебника.

Волшебник явился Пафнутию в лифте, когда тот возвращался домой из кабака. Волшебник был небрит, плохо одет и немного вонюч.

— Дай 5 рублей, на ёгурт не хватает, — сказал волшебник,— а я тебе желание исполню.

Пафнутий дал пять рублей.

Загадывай, — волшебник гордо подбоченился.

— Хочу, чтобы новые очистные сооружения под Петербургом построили, — сказал Пафнутий.

— Окей, — сказал волшебник и исчез.

(Вариант 2-ой) добрую фею.

Добрая фея поселилась у Пафнутия дома. Она готовила обед, мыла посуду, стирала одежду, убирала квартиру, смотрела телевизор.

Пафнутий по-прежнему ходил в кабак и на работу. Через несколько лет фея растолстела. Желаний она не исполняла, да Пафнутий и не загадывал.

Когда Пафнутию исполнилось сорок, он понял, что жизнь бессмысленна и неизбежна. Понимание настигло его внезапно. Сначала он даже немного разволновался, но быстро успокоился, а после работы пошёл в кабак.

Иногда Пафнутий думал.

— Почему всё? — думал Пафнутий.

— Я, эти люди — в основном мудаки, женщины, телевизор, работа, кабак, говенная рок-музыка, вот это движущееся цветное изображение в глазах с восьми утра до часу ночи и смутные кинофильмы с часу ночи до восьми утра?

Ответа не было, то есть ответов было такое количество, что в сумме они давали ноль.

Товарищ Пафнутия Себастиан увлекался религией. Он прочитал много книг о том, почему всё. Он вроде бы с одной стороны всё знал о том, почему всё, а с другой стороны сам признавался, что не очень-то понимает (даже иногда говорил, что ваще ни хрена не понимает) почему всё. Вот и читай после этого книги.

Порой Пафнутию нездоровилось. Два раза в год болело горло, а ещё в понедельник утром часто нездоровилось. Такова жизнь.

Бывало так, что Пафнутий с феей ходил в оперу. Выпьет в буфете дорогущего коньячку, потом сидит — слушает. Темно в опере, уютно после коньячку. Только скучные эти оперы. Выйдет на сцену толстая средних лет бабища и давай голосить — изображать стройную юную деву. "Не верю!"— вскрикивал внутри себя Пафнутий и отхлёбывал из фляжки потаённый коньяк.

Раз в год Пафнутий вставал на лыжи. Пафнутий плохо ходил на лыжах, но в душе он чувствовал в себе склонность к мужским забавам. Тир любил.

У Пафнутия были друзья, которых он не без внутренней гордости называл товарищами. Пафнутий любил общаться с товарищами, с ними он чувствовал себя лучше, чем с людьми. Люди раздражали Пафнутия, он их побаивался. А товарищи хоть и были странны, но Пафнутия к ним тянуло. Зачастую тяга оказывалась взаимной. Впрочем, ничего недозволенного между ними не было, только разные виды сублимации. С годами даже пьянство стало слабеть. Товарищи один за другим по какой-то неведомой Пафнутию причине переставали употреблять алкоголь. Пафнутий списывал это на старость и в общем-то смирился. К тому же если припрёт можно нажраться и одному, по-своему даже прикольно. Можно было бы пить с феей, но она к алкоголю тяги не испытывала, во всяком случае в компании Пафнутия.

Впрочем, Пафнутий хоть и любил вещества, вызывающие внутри у него всякие занятные перемены, этим его интересы не исчерпывались. Был у него наркотик посильнее допинга (допинг посильнее наркотика). Внутренние игры и так называемое творчество сильно забирали Пафнутия и много лет уже жил он с ними в некоем метафизическом симбиозе. Похожую болезнь нередко наблюдал он и в товарищах своих. А ведь люди, страдающие одинаковым недугом, зачастую сближаются. Во всяком случае им всегда есть о чём поговорить.

Бывало, на Пафнутия нападала хандра — жизнь прожита зря, выхода нет и всё такое. Бывало хандру сменяла бодрость — всё впереди, я (мы) крут(ы), скоро всё изменится и всё такое. Такие состояния чередовались. Период мог быть разным, но последовательность оставалась неизменной.

Женщины интересовали Пафнутия периодически, видимо сказывались какие-то биоритмы. Стабильными были только два чувства: любовь к пиву и нелюбовь к Соединённым Штатам Америки.

США раздражали Пафнутия своей наглой заносчивостью и железобетонным лицемерием. Однако такие представители заокеанской расы как ныне пребывающие во плоти Арнольд, Брюс и Стивен, впрочем как и павшие вборьбезадело Джим, Дженис и Джимми, похоже навсегда и прочно заняли свои места в вип-ложе Пафнутьевского сердца (эк завернул).

В целом жизнь была обычной. В меру шизофрении, в меру социального статуса (хотя можно бы и побольше), в меру вранья, в меру искренности (хотя можно бы и побольше).

Фея, квартира, телевизор, раз в год лыжи. Летом дача и купе в Сочи. "Крепкий средний класс" как сказал однажды про Пафнутия, посетивший его по случаю Дормидонт.

Фея считала Пафнутия взрослым ребёнком, Пафнутий её феей (в разных смыслах этого слова). Товарищи боролись с социальной реальностью, доходя в этой борьбе до таких крайностей, как непоколебимая трезвость или напротив гипертрофированный героический алкоголизм. Люди вокруг метались между маразматической нормальностью и здравостью граничащей с безумием.

В таких условиях Пафнутий и его товарищи вступили в милую сердцу каждого гамбургглобалиста Кали-югу или говоря устами американизированного европеоида — эпоху Водолея.

Писатели, писатели блин, писатели...

О чём они ваще пишут — писатели, на хрена? Посмотрите сколько на Земле книг. Зайдите в Публичку — посмотрите. Книг и прочей писанины столько, что ни один человек не сможет и десятой части за всю свою никчёмную жизнь этого дерьма прочитать, даже если ваще не будет ничего делать — только читать, справлять естественные потребности и снова читать.

Ну ладно — классики. Возьмём к примеру классического классика русской литературы 19 века. Ну?

Ну приехал один помещик к другому. Оба — говнюки. И давай один другому втирать типа то и то, и давай всяко-разно для своей выгоды или ваще на тему, что жить скучновато. А другой ему в ответ, что сам хочет себе выгоды и жить скучновато. Ну тут конечно рядом шёл крестьянин. Классики русской литературы 19 века страсть любили крестьян, видимо потому что сами были помещиками (а поскольку они — писатели неврастеники, так ещё и мучили этих самых своих подчиненных крестьян и крестьянок с особой изощрённостью). Ну крестьянин ясен пень умница и молодец, говорит мудаку — помещику, типа жизя счастлива внутре ея. Типа такой даос, дапчёл и дамух.

Тьфу!

Всё говно, вся литература — говно. От Сервантеса до Кортасара и Пелевина.

Всё писанина.

Нобеля — всем писателям Нобеля!

Внутрь и Наружа. Вам смешно? И часто последнее время вам смешно. Не замечаете, что внутрь и наружа в вас всё более отдаляются друг от друга. А потом сетуем: друзья редко звонят, да и самому неохота. А что скажешь нынче товарищу?

Можно так:

— Что, старый говнюк, к Интернету жопой прилип!

А он в ответ:

— ((:)??%:?*))**()_?Г:%;:**(*09)

D))))))

Или, например, религия — все в костюмах и галстуках — ни секса ни мяса одна алилуййя, прости Г.

Или биснессссссс — змеий — бабло, бабосссыыыы, бабки — манит...

Любофф — офф, где она любофф — не иначе как во снах о нижнем белье и кадилляк, мой кадиллякк, к тебе едет мой кадилляккк...

Бох — он хитрый?

Босх — он художеник?

Богг — дан — Титомир, первый дан, Ван Бо мы не в Голландии — Гол ЮЮЮЮЮЮЮЮ:)))))))))) (обосритесь эстеты московские — ля-ля-ля)

Четвёртую часть не лучше ли написать в стихах:

Гэй — гэй, однако четвёртая часть

По полной оттянемся

Всласть

P.S. Это пожалуй первый (но не последний) осознанный и воплощённый мой вызов Москве — разрушительнице Империи и бабе на перинах — Дзиаоу!