вот видишь, дети с рюкзачками
идут на нерест: метать икрой
свои гипсованные почерки
и наполнять пузырь для плаванья травой,
чтобы не всплыть чуть выше
отмеченной пунктиром ватерлинии,
и над водой уже не дышат,
держась за шаткие перила.
а я стрекаю, стекаю шоком
в кишечнополостную суть
медузы упруго бьюсь об окна,
пульсирую прозрачностью. уснуть,
прижав лопатки к перьям,
мешает заикающийся ритм
предродовых стихов. крича от параллелей
суицидов, во мне охрип
поэтпоэтпоэтпоэтому
першит и брызжет трезвыми слезами,
дрожит и мёрзнет слабым эмбрионом
у сентября под ржавыми ногтями.
и пусть, болезнью заражённые,
мои куски не прочитаешь вслух,
я продолжаю измерять строками
глухую радиацию ночей, где мой испуг,
прихлёбывая соль, маниакальными рывками
ползёт сквозь прутья клетки
грудной, холодной, неодетой,
и серыми коленями врезается не очень метко
в облитые несвежей кровью, молчаливые рассветы.
и я хочу звенеть, как многоточие
угрюмых фонарей на трассе,
и я могу ножом по червоточине,
могу поджечь и слиться с мразью,
которая бездумно ест на вдохе,
всыхаясь терпкою привычкой,
мои обезображенные лёгкие.
так жизнь фиксирует себя в кавычки,
так боль ломает наискось одно крыло
и им же по щекам с размаху хлещет:
тогда ты прячешь под одеждою саднящее плечо,
срываешься в жестокость волком резче, резче.
|