Но чтобы стать созидателем с большой буквы, мир сначала нужно разрушить.

Я жалкий шут, поэтом мне не стать. Сказать мне нечего. Я сердцем пуст, умом же — нищ и жалок.

Вопросы группового поведения бобров на открытых пространствах/

Пустые переживания, о таких же пустых деньгах, о том кто правит миром, хотя его давно нет.

Я вижу их в самом конце линии розлива. Они сидят на пустых фанерных ящиках по обеим сторонам длинного самодвижущегося транспортера, несущего на себе бесконечную цепочку бидончиков с эманациями.

Пыльный голод в лихорадочной поступи дня, в одиночестве лопнувших вен...

Я с баночкой пива пройдусь по каналу, для счастья порою нам нужно так мало.

Пристальный взгляд — признак бешенства на пике горы мира одиночества.

Не подумайте только, что я какой-нибудь свихнувшийся сектант и считаю себя и свой мир послеобеденным сном какого-нибудь Вилиппуки из архаичного эпоса Калевала.

На грани стыка двух миров родится новый мир.

Весь этот мир — всего лишь отраженье невидимого вечного движенья.

Выкрики расталкиваемых позади меня людей слышались все ближе и ближе. Скоро меня должны настигнуть.

Во мгле первобытной пребывали берега, а рыба вся ушла в небосвод, благодаря случившемуся вчера торнадо. Мутило.

Николай Тревожнов крупно вздрогнул. Вздрогнул потому что его голос, голос Николая сказал ему, чтобы он вздрогнул.

Все просто как всегда, вы бьетесь за здоровье нации, а я теряюсь иногда.

На диване у замёрзшего насовсем окна лежит одеяло, а под одеялом девица. У девицы есть все, что должно у девицы быть и даже больше. У неё есть мысли.